Моего сына зовут Паша. Сейчас ему 13 лет.    Мы живем не в Туле, а в районном центре, маленький такой городишко без уличного света и дорог. Конечно, мой мальчик отличался от своих сверстников, он не разговаривал, не любил играть в игрушки, предпочитая им ножницы и вешалки, подолгу бегал кругами по комнате. Мы пробовали отдавать его в обычный детский сад, так как коррекционных садов или даже групп в нашем городке нет. Но из сада нас благополучно «выперли», кто-то открыто говорил, что «такие дети должны сидеть дома» (воспитатель), другие напирали на то, что у них нет опыта работы с такими детьми (заведующая), и тому подобное.

Инвалидность установили в 6 лет. До этого отлежали в психоневрологическом отделении, но везде нам ставили только «задержку психо-речевого развития». Случайные люди посоветовали обратиться в центр «Помощь». Я уволилась с работы, когда Паше было 7 лет, папа уехал работать в Москву, чтобы заработать приличные деньги на наше содержание, а мы с Пашкой стали на электричках ездить в Тулу.

Потом ещё одна знакомая сказала, что устроилась работать в Москве в коррекционный детский сад. И мы решили попытаться попасть в этот детский сад, снять жильё в Москве, садик «пятидневка», возможно и я найду работу в столице, лишь бы ребенку была польза.

   Мы приехали в этот коррекционный детский сад, заведующая меня предупредила по телефону, что её не будет, но нас посмотрит психоневролог, которая у них работает, без её консультации всё равно ребенка в этот детсад не возьмут.

Психоневрологом оказалась женщина «в летах», явно далеко за 50, а то и больше. А надо сказать, что мальчик мой был в этот день очень нервный, потому что ему пришлось вставать в 5 утра, потом ехать 3 часа до Москвы, он ничего практически не ел (не хотел). Эта дама предлагала ему разные игрушки развивающие, но он ни на что не реагировал, только кричал и плакал и просился к отцу на руки. Она сказала, что ей всё ясно, что папа уже может выйти с ребенком, может, он на улице успокоится. А со мной она очень доверительно, с сочувствием поговорила.

   И вот что мне посоветовала эта «добрая» женщина (далее я приведу её монолог, потому что помню его дословно, такое не забывается):

«Я всю жизнь работаю психоневрологом, сейчас я уже на пенсии, а до пенсии работала в детской поликлинике, и тесно общалась с семьями, в которых родились больные детки. У меня наблюдалась одна семья, сначала они приходили вчетвером – мама, папа, бабушка и ребенок Сережа. Потом умерла бабушка, через несколько лет папа, и мама осталась одна с этим мальчиком. Он вырос и наблюдался уже не у меня, а во взрослой поликлинике. И вот совсем недавно я встретила эту маму. Я не узнала её, она окликнула меня и назвалась. Я увидела перед собой старуху, хотя знала, что она моложе меня. Моя знакомая сказала мне: «Всё, не могу так больше жить, иду домой убивать Сережу, а потом себя». И рассказала, что, так как денег не хватает, она работает уборщицей, уходит утром, запирает сына в комнате с железной дверью и решетками на окнах. Когда приходит с работы, то уже слышит его звериный крик из комнаты, она открывает дверь, потом он набрасывается на неё, удовлетворяет на ней свои сексуальные потребности. После этого она встает, кормит его и убирает загаженную комнату, так как он пачкает своими экскрементами (прим. Она, естественно, назвала другое слово) стены, пол и потолок. И вот так она живет».

   И дальше уже были слова, которые я не смогу забыть никогда:

Я вышла от неё, на улице стала рассказывать всё мужу, начала плакать, мы поймали такси, приехали на его квартиру, там я тоже плакала, плакала, потом заснула. А вечером мы поехали домой с Павликом (муж остался работать) на машине с его друзьями. Всю дорогу я тихо плакала на заднем сиденье и всю дорогу я молилась, чтобы мы не доехали до дома. Ничего хорошего в своей жизни я уже не видела. Но Бог знает, какие молитвы услышать, а какие – нет.

Дня три я была в полной депрессии. Потом как-то очнулась, и даже стала узнавать, какие интернаты есть в Тульской области. Снова стали ездить в «Помощь», там психолог немного успокоила меня, и рассказала, что у них занимался мальчик Остап, которому поставили диагноз «аутизм», и он сейчас занимается в «Валеоцентре». Но нам психиатр очень долго не ставил этот диагноз, только в 9 лет в карточке моего ребенка появилась запись «Аутистический синдром».

Вот так, четыре года назад, мы и попали в ОЛПиА. И познакомились и с мальчиком Остапом, и с другими детьми и их родителями.

Конечно, у моего Павлика до сих пор всё ещё много проблем, он пока практически не говорит. Но уже научила его Елена Вячеславовна повторять маленькие двухсложные слова. Он стал лучше понимать обращенную к нему речь, выполнять гораздо больше команд.

И, естественно, мне стало психологически гораздо легче. В нашем городке я чувствовала себя абсолютно одинокой, хотя мне удалось найти Пашке даже друга-соседа. Они до сих пор общаются. Но это совсем другая история, потому что наш друг тоже в своём роде уникальный мальчик.

Так вот, я жила и чувствовала себя ущербной, потому что не могла понять, почему и за что страдает мой ребенок. И только оказавшись среди таких же, как я, поближе познакомившись и узнав друг друга, я поняла, что надо забыть и никогда не задавать вопросы «почему?» и «за что?». А нужно думать над вопросом «что дальше?».

А мальчик мой уже с меня ростом, и потихонечку становится тем самым «мужиком», которым пугала меня «добрая» дама из Москвы. И ни разу не ударил меня, а уж тем более даже намека нет на то, о чем она рассказывала. Мы живем с надеждой на будущее, на лучшее будущее, ведь мы не одни, нас – целая «Маленькая страна»!